– Не знала. Они расстались, когда я была совсем маленькой. Она отказывалась подписывать контракт, если он не согласится подключить ее к какому-то там базовому плану. Так, во всяком случае, он говорит.
– А что он за человек? – Он глотнул кофе, потом передал кружку Энджи.
Она взглянула на него поверх ободка красной пластмассовой кружки, вокруг глаз – косметика, наложенная Салли.
– Это ты мне расскажи, – бросила она. – Или лучше спроси об этом через двадцать лет. Мне семнадцать, откуда мне, черт побери, это знать?
Тернер рассмеялся.
– Начинаешь чувствовать себя немного лучше?
– Пожалуй, да. Учитывая обстоятельства.
И внезапно он осознал, что рядом с ним женщина, ощутил то, чего не замечал раньше, и его руки нервно потянулись к пульту управления.
– Хорошо. Нам предстоит еще долгий путь...
Этой ночью они спали в ховере, в Южной Пенсильвании, припарковавшись за ржавой стальной решеткой, на которой когда-то висел экран кинотеатра для автомобилистов. Тернер расстелил парку на бронированном полу под длинным горбом турбины. Энджи допивала остатки кофе, теперь уже остывшего, сидя в квадратном отверстии люка над пассажирским сиденьем и глядя, как над полем, заросшем жухлой травой, пульсируют светлячки.
Где-то посреди сна – все еще окрашенного случайными вспышками из досье ее отца – она перекатилась к нему под бок. Теплая и мягкая грудь прижалась к его голой спине, а потом ее рука скользнула погладить плоские мускулы его живота. Тернер даже не шевельнулся, изображая глубокий сон, и вскоре отыскал себе дорогу вниз, в темный лабиринт биософта Митчелла, где диковинные образы начинали сливаться с его собственными страхами и давней болью. Он проснулся на рассвете и услышал, как она тихонько напевает себе под нос, сидя на краю люка:
Мой папаша родной
Красив как дьявол был.
В девять миль длиной
Цепь себе он раздобыл.
И на каждом звене,
Да, на каждом звене
Висело сердце той,
Кого он погубил.
До владений Джаммера пришлось преодолеть еще двенадцать пролетов мертвого эскалатора. Занимал клуб, как выяснилось, почти треть последнего этажа. Если не считать заведения Леона, Бобби никогда в жизни не видел ночного клуба, а потому клуб «У Джаммера» произвел на него немалое впечатление, хотя и показался жутковатым. Впечатляли размеры и то, что Бобби счел шикарной обстановкой, а жутковато было потому, что любой ночной клуб, особенно днем, чем-то неуловимо ирреален. Есть в нем что-то ведьмовское.
Заткнув большие пальцы в задние карманы новых джинсов, Бобби с любопытством оглядывался по сторонам, пока Джекки шепотом беседовала с длиннолицым белым в мятом синем комбинезоне. Обстановку клуба составляли темные банкетки с обивкой из искусственного плюша, круглые черные столики и десяток резных деревянных ширм. Потолок был выкрашен черным, каждый столик слабо освещался собственным невидимым прожектором, нацеленным откуда-то сверху, из темноты. Была здесь также сцена, сейчас ярко освещенная рабочими лампами, свисающими на желтых спиральных шнурах, а в середине сцены стояли вишнево-красные барабаны. Бобби не мог бы сказать почему, но от всего этого мороз продирал по коже; какое-то неуловимое ощущение полужизни, как будто что-то вот-вот начнет двигаться – там, в самом уголке глаз...
– Бобби, – окликнула его Джекки, – подойди познакомься с Джаммером.
Бобби пересек черную ковровую дорожку со всей холодностью, какую ему удалось изобразить, и предстал перед длиннолицым, у которого были темные редеющие волосы, а под комбинезоном оказалась белая вечерняя рубашка. Губы у мужчины были узкие, а впалые щеки зачерняла вчерашняя щетина.
– Ага, – сказал человек, – ты хочешь быть ковбоем?
Он смотрел на футболку Бобби, и у того возникло малоприятное ощущение, что его собеседник вот-вот рассмеется.
– Джаммер был жокеем, – сказала Джекки. – Самым крутым, какие только бывают. Правда, Джаммер?
– Так говорят, – отозвался Джаммер, по-прежнему глядя на Бобби. – Давно это было, Джекки. И каков же у тебя пробег, парень, сколько часов? – спросил он Бобби.
Бобби вспыхнул.
– Ну, наверное, один.
Джаммер вздернул кустистые брови.
– Что ж, надо же когда-то начинать, – улыбнулся он. Зубы у него оказались мелкими, неестественно ровными и, как подумалось Бобби, слишком многочисленными.
– Бобби, – сказала Джекки, – почему бы тебе не расспросить Джаммера о том персонаже, Виге, о котором тебе рассказывал Финн?
Джаммер поглядел на нее, потом снова на Бобби.
– Ты знаешь Финна? Для простого хотдоггера ты довольно глубоко забрался, не находишь? – Вынув из брючного кармана ингалятор, он вставил его в левую ноздрю, потянул носом воздух, потом снова убрал ингалятор в карман. – Лудгейт. Виг. Так, значит, Финн говорил о Виге? Не иначе как впал в детство.
Бобби не понял, что бы это значило, но решил, что сейчас не самое удачное время спрашивать.
– Ну, – рискнул Бобби, – этот Виг где-то высоко на орбите, и он иногда продает Финну товар...
– Это серьезно? Возможно, вы меня дурачите. Я бы сказал, что Виг или мертв, или совсем уже овощ. Он был более сумасшедшим, чем обычно бывают ковбои, знаешь, наверное, что я имею в виду? Псих долбаный. Исчез. Ничего о нем не слышал уже многие годы.
– Джаммер, – вмешалась Джекки. – Я подумала, может, Бобби рассказать тебе всю историю? Под вечер здесь появится Бовуа, и у него будет к тебе немало вопросов, так что тебе лучше знать, как обстоят дела...
Джаммер перевел взгляд на танцовщицу.
– Вот как, понимаю. Мистер Бовуа вспомнил про тот должок, да?